11 фев 2018
Огонь. Дым режет глаза. Бэтээр горит. Я горю! Рвутся коробки с патронами. На выход, немедленно! Не могу! Ноги! Ноги зажало! Горю!!! Больно!!! Не хочу!!! Харлей! Харлей, сука!!! Вытащи меня!! Не могу больше!!! Не могу!!!! - Денис! Денис! Я сажусь рывком на кровати. Дома.
Простыня мокрая, я тоже мокрый.
Вспотел, блин. - Ты мне опять спать не даёшь. Опять кричишь во сне. Это мой брат. У нас с ним одна комната на двоих. С тех пор, как я уволился в запас, спокойный сон у него кончился. Если, конечно, не считать случаев, когда я не ночую дома. Впрочем, таких случаев немало. - Извини, Серёга. - Да ладно... Иду в ванную, сую голову под струю воды. Спать уже совсем не хочется.
Моя бы воля, так я бы вообще не спал. Мама спрашивает, почему я так много пью. Ха! Да потому, что когда я сваливаюсь пьяный, я не вижу снов. Вот почему. На кухне прохладно, там всегда открыта форточка. Встаю у окна, закуриваю. Смотрю в ночь... - Удачи, Балу! - Удачи, Ден! - Чтобы всё было хорошо! - Удачи, Ден! - Удачи! - Удачи... Балу - это меня так звали в роте. Сначала прозвище было "Баламут", потом оно сократилось до "Балу". В роте меня уважали. За то, что я старался быть... ну, справедливым, наверное... быть надёжным... быть человеком.
Не всегда получалось, но я, по крайней мере, старался. Быть человеком. Не волкодавом. Многие у нас в бригаде стали волкодавами, - злющими псами, которым всё равно, кого рвать, - волка ли, чужого человека, своего щенка. Волкодавов тоже уважали. Через страх. Я видел, как менялись лица у молодых, когда они слышали голос Мамая. Хотя, на самом деле, Мамай, - вовсе неплохой парень. Он просто отморозок.
У него три контузии, лёгкие, правда, но три. Заводился он с полпинка, как хороший мотоцикл. Всё равно, хоть дедовщина у нас в роте и была, но не такой беспредел, какой был, когда я приехал в бригаду. Отслужил я, к этому времени, месяца четыре. И приехал. Летал, как сраный веник. Вообще, у нас в роте мало волкодавов, в основном, они в гэсне. Группе специального назначения. У них и командир, - волкодав.
Провожали меня... Весело меня провожали. Смутно помню, как открыли ворота, постелили под ноги чистое полотенце. Ноги вытереть. Дурацкая традиция, честно говоря. Толпой довели до автостанции, посадили на автобус. Помню, что отлить выходил в Будённовске. В Пятигорске был уже почти трезвый. Башка трещала, так я пошёл в буфет, ещё водки хлопнул. Ехал я не сразу домой, ехал к родне в Черкесск. А когда домой собрался, шахтёры в Ростове на рельсы сели. Касками застучали. Я и прикинул, что, если поеду на поезде, то домой приеду ещё месяца через три. А я хотел на поезде ехать. Не знаю, почему, но хотел.
Ну а тут, пошёл и купил билет на самолёт. С серебристым крылом. В аэропорту, в Минводах, вышел покурить на крыльцо. Капитан какой-то: "Привет, разведка". - Привет, - говорю. - Домой едешь? Разговорились. Военный комендант аэропорта оказался. - По соточке? - это он мне. - Ну а чего ж? До самолёта мне оставалось часа четыре. В общем, меня потом в самолёт грузили, как ценный, но абсолютно неодушевлённый груз.
Проспал всю дорогу. Вышел из самолета, пошёл пешком до терминала. Выхожу из терминала, иду к автобусной остановке. Окликают. Отец с братом. Ё-мое! Брат за два года так повзрослел... Я даже не узнал его, с первого взгляда. Приехали домой. Домой! Туда, куда так рвались мы все, туда, где все наши мечты были. Домой, домой! "Взвоет ветер за бараками, БМП нам лязгнет траками.
Домой, домой, пора домой!" Козырная песня была. Домой... Бродил по квартире, как неприкаянный. Вспоминал, как я жил два года назад. В прошлой жизни. Не спится? Это мама. Почувствовала запах табачного дыма. Забыл закрыть дверь в кухню. - Да, мам, не спится. - Опять что-то снилось? - Нет, мам, все нормально. Просто не спится. Все хорошо, мам. Иди спи. - В армии служил? - Да.
Вот военник. - Это хорошо. Нам нужны отслужившие. А где служил? Пришёл я устраиваться на работу. В частное охранное предприятие. Охранником. По объявлению. Первый месяц я пил. Не просыхая. Потом кончились деньги. Брать деньги у родителей мне было неудобно и стыдно, но, всё равно, брал. Не на водку, - на сигареты и разные мелочи. За этот месяц, мне раза четыре звонили из разных милицейских контор, - ППС, вневедомственной охраны. Отвечал я им всем одинаково, - извините, два года я отдал МВД, с меня хватит, поищу что-нибудь другое. - Во внутренних войсках. - А конкретно?
Восстанавливаться в институте я не хотел, мама уговорила. Студент из меня, если оценивать объективно, никакой. Но уговорила. Пришёл, восстановился. Бухгалтер, ёпа мать. Уходил со второго курса экономического факультета, восстановился на четвёртый курс бухучета. Не завидую я той фирме, что меня бухгалтером возьмёт. - А конкретно, - в разведроте. - А-а-а... Разведка? Спецподготовка там, рукопашный? - Ага. Спецподготовка и рукопашный. - А это что?
...Выполнял служебно-боевые задачи в составе?.. Воевал, что ли? - Было дело. - Извини, такие нам не нужны. Челюсть у меня неудержимо поползла вниз. - Почему?! - А вы все оттуда больные на голову возвращаетесь, а у нас оружие боевое выдают. Мало ли, чего ты учудишь, дай тебе настоящий пистолет. Я молча смотрел на него, на этого чмыря в очочках. Он засуетился, видимо, почувствовал себя неуютно. Решил, наверное, что сейчас на себе испытает неадекватность поведения "вернувшихся оттуда". Я расхохотался. Вспомнил, что я учудял со своими пулемётами. Да, действительно, дай мне НАСТОЯЩИЙ пистолет... Пулемёты-то игрушечные были.
Да и автомат, с которым спал и в сортир бегал, - тоже фальшивый. Настоящий пистолет, бог ты мой! Я согнулся пополам от смеха, слёзы катились по щекам. Чмырь, видно подумал, что у меня началась истерика. Только бы он не начал меня по щекам хлопать, подумал я. От этой мысли, меня согнуло ещё больше. Упал на стул, с трудом успокоился. Вынул носовой платок, вытер глаза. Этот засранец протянул мне стакан с водой.
На, мол, выпей, легче станет. Я встал, поблагодарил за интересную и содержательную беседу, взял у него из рук стакан, вылил ему на аккуратно причёсанную голову, забрал документы и вышел. - Домой хочу! Знаешь, Балу, как дома классно? Знаешь, как меня ждут? - Знаю, Харлей, знаю. Меня тоже ждут.
Враньё. Никто меня не ждал. Кроме родни. Гражданка, на которую рвался два года, о которой думал и мечтал оказалась дерьмовым местом. У тебя нет денег? Ты слабак. Ты был в армии? Ты не смог отмазаться? Ты дурак. Ты был на войне?
Да ещё и рапорт туда сам написал? Ты полный идиот. Остались ещё друзья. Которые тоже ждали тебя. Как выяснилось, - напрасно. Мы больше не понимаем друг друга. - А расскажи, как там, на войне? - А расскажи, страшно было? - А расскажи, ты убивал? - А расскажи, как это?.. - А расскажи?.. Я рассказывал. Когда пил.
В полуневменяемом состоянии. После того, как я, на одной из пьянок, рассказал о том, почему часового лучше душить, а не резать горло, девушка которая мне нравилась, перестала со мной общаться. Просто бросала трубку и не открывала дверь. Видимо, не понравились физиологические детали. Однажды пили в общаге на краю города. Не помню как, но оказались мы в гостях у соседей. А соседи оказались чеченцами. Я сидел голый по пояс, молча пил водку, подливая себе сам. Когда один из чехов налил мне в стакан вина, я выбросил стакан в окно. Не помню, почему я не ушёл, просто не помню. Наверное, потому, что там сидели мои друзья. Ну я так думаю.
Сидел и терпел. Когда чех сказал мне, показывая пальцем на мой опознавательный медальон - "смертный жетон", - "В следующий раз, когда придёшь, сними его у дверей", я не выдержал. Меня оттащили. Хорошо, что меня оттащили. Иначе я его завалил бы. И сел бы. Из-за чеха. Обидно вдвойне. Включил чайник, закурил очередную сигарету. Спохватился, закрыл дверь кухни. Когда приехал в Черкесск, пошёл гулять по городу.
Я ездил туда каждое лето года, этак, до девяносто четвёртого. Тихий, зелёный городок. Есть в нём своя прелесть. Идёшь по улице, - растут абрикосы, алыча, тутовник. Залазь на дерево и лопай. Стоял на остановке, ждал троллейбус. Хлоп-хлоп! Выхлоп дизеля грузовика. Рефлексы сработали, как у собаки Павлова. Очнулся в кустах, нашаривая автомат. Секунд десять нашаривал. Потом осознал, как я глупо выгляжу. Смотрю - все, кто был на остановке, человек тридцать, на меня уставились. Ну, я представляю, как это выглядело со стороны, - стоит парень, как припадочный вдруг прыгает в кусты и выглядывает оттуда. Я встал, штаны отряхнул, сделал морду лица поиндифферентнее, мол, так задумано было. В троллейбус уже не полез, пешком пошёл. Уши, наверное, у меня аж светились.
Уже дома, гулял с девушкой по парку. С той самой, которая, как потом оказалось, не любит снимать часовых. Она так и не поняла почему я встал, как вкопанный, сказал ей "Стой!", постоял несколько секунд, рассмеялся и пошёл дальше. Я не стал ей объяснять, что проволоку торчащую из валявшейся на земле ржавой таблички, с надписью "Посторонним В", я принял за растяжку. Зато меня любят собаки. И я их люблю.
"Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки". Это про меня. Я не люблю людей. Совсем. В общей их массе. За очень редкими исключениями. Я не могу любить людей, которые говорят мне: "Ты не смог отмазаться от армии? Значит, ты бедный. А если ты бедный, значит, ты глупый".
Я не могу любить людей, которые говорят мне: "Ты ещё молодой и сопливый, вот поживи с моё...". Я не могу любить людей, которые каждый день обедают в дорогих ресторанах. Пускай это всего лишь зависть с моей стороны, пускай мне говорят, что можно честно заработать такие деньги.
Всё равно, я не могу любить таких людей. Я не могу любить людей, которые могут ударить собаку. Я не могу любить людей с пустыми глазами. Я не могу любить людей жалеющих меня. Я не умру молодым, я знаю это. Потому что мне уже поздно умирать молодым. Я уже не молод.
"Нам по двадцать семь лет и всё, что было, не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ...". Мне ещё даже не двадцать семь. Я даже не вклеил вторую фотографию в паспорт. Но я уже не молод. Я никому не говорю этого, потому что люди будут смеяться. Я не люблю этих людей. Я не люблю себя. Я не люблю жить. Только не надо меня жалеть. Оставьте себе шанс